...И вдруг возникает перед твоими глазами невероятных размеров перевязанный у горловины черный мешок. И то, что заключено в нем, шевелится, тычется изнутри, и жуть берет от вида этого мешка и шевеления в нем.
- Что это? Куда я попал?
И ответ будто слышится из волн, что выплеснули тебя сюда:
- Это - итог твоей жизни. А попал ты к мешку, который ты сам наполнял всю свою жизнь: здесь все праздные слова, тобой произнесенные.
- Это какие такие «праздные»? - возникает у тебя вопрос на берегу твоего последнего пристанища, когда озираешься ты на свою прошедшую жизнь, а видишь себя перед шевелящимся черным мешком, размером с избу-пятистенку.
- Твои! Твои! - раздаются вокруг хохотливые голоса. - Насобирал!
Оказывается, вокруг мешка, приплясывая, гогочут уродливые низкорослые существа, одно страшней другого. И в количестве неимоверном! И вот сейчас ты понимаешь, что это - они, те самые, которых ты без счета поминал всю свою жизнь направо и налево, поминал подходя, со смехом и злобою, ругая и хваля - в зависимости от обстоятельств, - и вот они все здесь! И ты даже букву «ч» сейчас возненавидел, хотя буква «ч» совсем тут ни при чем - слова из всех букв алфавита копошились в черном мешке. И вид они имели - змеенышей разных размеров. Вся эта несметная орава гогочущих уродцев волокла мешок, чтобы взвалить его на твои плечи. А змееныши даже вываливались из слабо завязанного мешка! Их тут же подбирали и возвращали назад. Больше всего слов-змеенышей - это всякого рода обещания, которые были произнесены, но не выполнены. Сам-то ты знал, что много всякого наобещал-наговорил попусту, но чтобы столько?!
Вот совсем старый сморщенный змееныш - обещание родителям, когда еще в третий класс ходил: «Да прочту я внеклассную литературу за лето! Отстаньте только». Так и не прочел. А вот совсем свеженький змееныш - обещание внуку: «Да починю я тебе велосипед! Отстань только». Так и не починил.
Всё обещанное и невыполненное, всё навранное, всё пустословие и прекословие, всё злобное, насмешливое и пренебрежительное, когда-то оброненное - всё в этом мешке! И мешок уже завязан узлом и приклеен к твоей спине. И тут вырывается последний выкрик души:
- Да неужто за всю мою жизнь я только праздные слова изрыгал?! Неужто не было мною сказано ничего хорошего?!
- Было. Вот оно.
И ты обращаешь взгляд свой туда, куда указывает тебе сверху голос и видишь: на правом берегу Реки Времен растет светлый кустик, будто некий цветок в горшочке. Это - маленький сгусточек твоих добрых дел. От сгусточка идет вверх тонкий стебель и разветвляется стрелообразными листочками, которые можно по пальцам пересчитать.
- И это всё? Это все мои непраздные слова за всю жизнь?!
- Да, все, - сказал тот же голос, что призывал поднять голову к цветку.
И тут листики-острия отделились от веточек и устремились к черному мешку, пронзая змеенышей. Но слишком много их копошилось в мешке! С тоской и отчаянием ты смотришь на облетевший кустик твоих непраздных слов и добрых дел¼ Множество таких же светлых кустиков видится тебе над Рекой Времен - это непраздные слова и добрые дела миллионов людей. И как малочислен их противовес змеенышам, что копошатся в набухающих мешках на берегу! И ты видишь, что Река Времен переполнена снующими по ней змеенышами, которые устремляются к черным мешкам, чтобы втиснуться в них. Огромное число людей плывет среди снующих змеенышей к ждущим их черным мешкам, чтобы водрузить их себе на плечи. А ведь рядом плыли необыкновенной красоты ладьи, в которых сидели светоносные юноши и протягивали руки к барахтающимся среди змеенышей людям. Но те или не видели протянутых рук, или отталкивали их, да еще и злобствовали при этом, изрыгая из своих ртов новых змеенышей. Совсем немногие принимали помощь и поднимались на ладьи. И сразу же они набирали скорость и уносились прочь от этого змеиного потока на чистую воду. Те, кто принял помощь, тоже имели на своих плечах черные мешки. Но тут точно метеоритный дождь посыпался сверху на мешки, огненные стрелы пронзали змеенышей. Черные мешки на глазах худели и съеживались. И вот открывается перед тобой диво-дивное, дерево необыкновенное, ослепляющее. Если сто вековых дубов сложить вместе, то помогучей их будет это дерево, от него и летят разящие змеенышей огненные стрелы. И сколько бы ни слетало их на черные мешки, число их на дереве не убавляется, но постоянно растет. Дерево стоит на вышине над миллионами жалких кустиков, на которых уже нет ни одного острия-листочка, и мечет свои неисчерпаемые огненные стрелы от начала до конца Реки Времен.
- Это молитвенные стрелы затворника монаха Порфирия, - слышишь ты голос, подняв твои глаза вверх, и видишь небо.
- Как же я? А мой черный мешок?! - выкрикиваешь ты впервые увиденному небу.
И тут же сам себе и отвечаешь с горечью:
- Да не просил ты ни у кого молитвенных стрел для себя, да и не знал, что они вообще существуют. Нет за тебя молитвенника. Сколько раз ходил ты возле храма и даже не заглянул в него. Копна змеенышей на твоем горбу - вот итог твоей жизни.
И кричишь ты исступленно проплывающей мимо ладье:
- Возьми меня, Христа ради! Возьми, изнемогаю!..
И ладья устремляется на твой крик. И полетели-посыпались по твоему черному мешку удары молитвенных стрел от дерева монаха-затворника Порфирия.
- Его молитвенные стрелы не только тем, кто просит, но - всем. Ибо молится он за весь мир! - вновь слышишь ты голос, обративший твой взор к небу.
Видится тебе, будто кусок мрака плывет мимо наполняющихся черных мешков, и уродливые хохотуны падают перед ним и каждый за свой мешок отчитывается. И вдруг - валяется совершенно пустой мешок. Остановился комок мрака, проскрежетал жутким голосом:
- Чей?!
- Монаха Порфирия, - ахнуло в ответ многоголосье. Волны вздыбились на Реке Времен от этого возгласа.
- Почему его мешок совсем пуст?
- Потому что он молчит.
- Но про себя-то он что-нибудь говорит?
- Только молитву.
- Сколько вас к нему приставлено?
- О-о-о...
- А где мой любимец Асмодей, который совратил десятки и не таких, как он?
- О-о-о, не таких, как он.
- А где мой непобедимый Декий, сеятель гордыни, где мой прелестный Позоле, покровитель зависти, обмана и лени?
- Они все трое не отходят от него, повелитель, но тщетно. Он окружен огнем своей молитвы, к нему не подобраться.
- Всех - на него! Хоть полвздоха, полмысли, ползапятой, но должно быть от него в этом мешке!!
- Но, повелитель, кроме него, есть другие люди, и каждый из нас тобой к кому-нибудь приставлен!
- Погляди, как наполняются остальные мешки!
- Что мне наполнение мешков, коли от стрел его они все опустошаются?! Все - на него!!!
И все адово войско бросилось на одного монаха Порфирия. Но окружающая его молитвенная стена была несокрушима.
А от людей, за которых молился затворник монах Порфирий, вдруг отошли все бесовские помыслы, ибо исчезли их нашептыватели!
Вот человек, он только что почти решил обманом завладеть чужим имуществом, и вдруг решение отлетело. Человек будто очнулся: «Да что я такое задумал? Нет, не гоже.»
Вот другой человек, которого чувство мести чуть не довело до убийства своего обидчика. И вдруг - оттаял, вдруг явилось понимание отвратительности мести вообще и ничтожности повода, за который только что хотелось убить человека: «Эх, да что ж это я? Господи, помилуй!».
И даже войны между народами, на которые уже почти решились их правители - не состоялись. Очнулись вдруг они: «Да выеденного яйца не стоит причина войны, из-за которой мы собирались уничтожить столько жизней!».
А в московском трамвае № 35 в эти минуты произошло следующее. Трамвай, как всегда, был набит битком. Тетя Паша с неподъемными сумками, злобно раздвинув толпу, плюхнула сумки на ноги пассажирам и заодно каблуком своим наступила на ботинок ближайшего соседа. Сосед едва не взвыл от боли: каблук «наехал» на самую больную мозоль! Тетя Паша, вызывающе глядя на него, ждала скандала. Ах, как любила она такие ситуации, эх, что сейчас начнется! Она обзовет соседа. Сосед тоже не лыком шит, уж ответит, как отвечал не раз. И весь трамвай, ругаясь, ходуном будет ходить. Ух, как ждали черные мешки пополнения!..
И вдруг, на диво самому себе, сосед сказал тете Паше:
- Прости меня, дорогая, это я виноват, что ногу свою подставил. Не сердись, а?
Тетя Паша оторопела. И всегдашний злобный пыл ее испарился. Такого она не ждала. Впервые в жизни, в которой, как ей казалось, все было плохо, видела, что человек, которому она чуть не раздавила палец, просит у нее прощения, и, судя по его слезам, просит искренне!
Тетя Паша сглотнула комок в горле и сказала:
- Да... чего уж... это... и ты меня прости. Тесно, понимаешь...- И слезы небывалые потекли из ее глаз.
И все пассажиры радовались непонятной, ранее неведомой радостью, чувствуя, что это и есть радость всех радостей, возможная в этом мире. Никто из пассажиров не знал слов Евангельских, Самим Спасителем сказанных: «Блаженны миротворцы, ибо они сынами Божьими нарекутся», но каждый сейчас почувствовал свое усыновление Тому, Который никогда не забывал их.
А затворник монах Порфирий держал оборону против несметных полчищ адова войска во главе с их предводителем. Их задача была - сокрушение этого столпа непокоренной части вселенной.
Осадили бесы неприступную молитвенную крепость, воют в отчаянии, ибо чуют, что пока течет Река Времен, всегда будут на Святой Руси такие молитвенные богатыри.»
- Вот такая история, - закончил Ваня Собирателев.
- Ну что ж, - Карла поднялась с его стула. - Весьма образно. Так, говоришь, это дедушка сочинил?
- Он это не сочинил. Это все с ним было: и по Реке плыл, и черные мешки видел.
- Во сне?
- В тонком сне Божьей силой был восхищен - так он говорил.
- Нет уж, лучше вообще не спать, чем такое видеть, - буркнула девочка с первой парты.
- Ну отчего же, Киенька, - Карла стояла у своего стола и задумчиво смотрела поверх голов. - Я бы с удовольствием посмотрела на свой черный мешок.
- С удовольствием?! - Ваня воззрился на Карлу.
- Ну, то есть, - Карла замялась, - с интересом. - И тут вдруг четко увидела: вот они, два змееныша - в ее черный ящик - «с удовольствием» и «с интересом». Походя сказанные слова, не обдуманные, не взвешенные. Да и всю прошедшую жизнь так: выскочило слово, пролетело, забылось...
Покачала головой, горько усмехнулась, поправила прическу и спросила:
- А этот, Порфирий, он лицо реальное?
- Да. Он и сейчас жив. Ему больше ста лет.
- А у него есть, ну...преемник? Я правильно назвала?
- Есть, - твердо сказал Ваня, хотя о преемнике дедушка ему ничего не рассказывал. - У нас от отца Порфирия святынька есть в нашем Красном углу.
- А Красный угол?..
- Это то место в доме, где иконы и домашние святыньки. Ой, у нас их столько, святынек разных! Замок есть, который сам Сергий Преподобный в руках держал! Ну и еще много чего. А хотите, пойдем к нам, посмотрим? Дедушка рад будет. Завтра новогодняя елка у нас.
- Какая елка? - удивился отличник. - Мы елку уже выбрасывать собираемся.
- А мы только недавно украсили. На Рождество Христово. А сегодня - Отдание Рождества и день Меланьюшки преподобной, могучей за нас молитвенницы.
- Такой же, как Порфирий? - спросила девочка Кия. - А ей сколько лет?
- Она преставилась полторы тысячи лет назад.
- А... а как же она тогда может молиться?
- Очень даже может. Рядом с престолом Божьим. Человек ведь не умирает. Он или на огненных молитвенных стрелах - в Царство Небесное попадает, или с черным мешком - в пропасть, куда низвергается Река Времен. Вот, а завтра - Новый год.
- Ну да, по-старому, - сказала Карла.
- По-правильному. Младенца Христа принесли в храм Иерусалимский и старец Симеон принял Его на руки, триста лет ждал этого часа и вот - дождался.
- Как - триста лет? - перебила Карла. - Триста лет люди не живут, - и вздохнула при этом покровительственно-педагогически.
- Могут жить люди триста лет, Карла Кларовна, - сказал Ваня Собирателев. - Например, Ной, Мафусаил - больше 900 лет жили.
Про Ноя Карла слышала, что был такой библейский персонаж, а про Мафусаила не знала ничего.
«Все-таки надо вплотную заняться изучением Библии, - сказала она себе, - ну, хотя бы, чтобы имена знать и не попасть впросак».
После института она с этой темой познакомилась «на бегу», пролистала слегка Первоисточник, удивляясь тому, что столько лет он был под запретом.
- Нут вот, принял Симеон-старец на руки Младенца Христа, увидели Его люди, - и началось для всех новое летоисчисление, от Рождества Христова. Как говорят: наша эра.
Но тут зазвенел звонок.
Урок был последний и класс разбежался после звонка мгновенно. Но не весь. Задержались четверо, не считая Вани Собирателева, - Антон, предлагавший помолиться вороне, отличник Павел Фивейский, девочка Кия и, естественно, сама Карла.
- Твое приглашение остается в силе, Ваня?
- Конечно, Карла Клар... ой, простите!
- Ничего, Ванечка, если бы я обращала на это внимание, то давно была бы в сумасшедшем доме. А как зовут твоего дедушку?
- Игнатом.
- Смотри-ка! И моего дедушку Игнатом зовут!
- А он, ваш дедушка, тоже в честь Игнатия Богоносца назван?
- Не знаю я, Ванечка, в честь кого он назван. Мой дедушка, увы - наоборот. Богоносного в нем нет ничего.
- Богоносное есть у каждого, - так дедушка говорит.
- Может быть, но он у меня не богоносец, он у меня - богоборец. О, если бы такой разговор, как у нас сегодня, состоялся в те годы, когда я училась в шестом классе, - у твоего дедушки были бы большие неприятности от моего дедушки!
- Дедушка говорит, что всему свое время. Он тоже был богоборцем. А Игнатий Богоносец - могучий молитвенник. Его Сам Господь на руках держал, когда он еще маленьким был, а взрослым говорил: «Если не будете, как дети, не войдете в Царство Небесное». В царствование Траяна, через сорок лет после Нерона, он был растерзан львами за исповедание Христа - он сам молился об этом.
- Сам?! - воскликнули все разом.
- Да, мученический венец - высшая награда этой жизни здесь, на земле. Просить о нем может каждый, но дается немногим, это удел избранных. Как и монашество.
- Так дедушка говорит? - спросил Павел Фивейский. Он, может быть, и хотел, чтоб с иронией прозвучал его вопрос, но иронии не слышалось, придавилась ирония, какая уж тут ирония, когда человек на съедение львам себя добровольно отдал.
- Так написано в Житии Игнатия Богоносца, - сказал Ваня Собирателев. - А у нас в Красном углу есть зуб одного из львов, который Игнатия Богоносца терзал. После казни от мученика остались кости и сердце. И когда взяли его сердце окровавленное и разрезали надвое, то на каждом разрезе увидели надпись золотыми буквами: «Иисус Христос». Не морщитесь, Клара Карловна, все это правда!.. Мне дедушка читал про Филарета, Митрополита Московского, он в XIX веке жил.
- Ванечка, ты как-то перескакивать начал, ты про Игнатия Богоносца закончи.
- Про Игнатия Богоносца я закончил, а Филарет, Митрополит Московский, когда однажды проповедь говорил про Иону, библейского пророка, которого кит проглотил, и он три дня был в его желудке... Да, у кита горло маленькое, и он будто бы не мог это сделать... Всякие умники вот так же говорили. А Филарет так сказал: «Если бы в Библии было написано, что не кит проглотил Иону, а Иона кита, то, значит, так оно и есть! Все Писание есть Истина абсолютная!». Карла Кларовна, я спрашиваю: мы идем к нам в сторожку?
- Конечно! - весело отвечала Карла. - Паш, - обратилась она затем к отличнику, - тебя, по-моему, просили в Петюней посидеть, пока мама не придет?.. Ваня, а если с нами будет еще первоклассник?
На это Ваня, улыбаясь, отвечал, что, чем больше первоклассников пройдет через дедушкину сторожку, тем лучше.
Когда спускались по школьной лестнице, Карла слегка попридержала Ваню Собирателева за рукав:
- Ваня, прости, пожалуйста, а твоя мама от чего умерла? Она болела? У меня ведь мама тоже от болезни умерла, от рака.
- Моя мама умерла, когда вылечилась.
- Это как же? - Карла остановилась на ступеньках.
- Дедушка говорит, что Господь к себе забирает только выздоровевших.
- А чем она была больна? Если не секрет.
- Не секрет. Алкоголизмом.
Едва не свалилась Карла со ступеньки, на которой стояла.
- Как?!
- Ее Богородица исцелила. Через икону Свою - «Неупиваемая Чаша». Если дедушка позволит, я расскажу.
- Да уж, я очень попрошу, чтоб разрешил.
До храма Предтеченского шли молча, и когда он возник внезапно среди обступивших его двенадцатиэтажек, Карла отметила про себя: «Надо же, какая красота! А ведь не знала, что совсем под боком такой красавец, и намного старше этих домов!».
Последняя мысль-признание вполне достойна учителя истории, ибо сама она училась по учебникам, которые писал ее дедушка и иже с ним.
На их звонок дверь сторожки открылась, и все увидели дедушку Вани Собирателева. Ни дать, ни взять - Дед Мороз, только без красной шубы. Но в валенках. Карла так и сказала:
- Вы прямо вылитый Дед Мороз.
- Точно, - широко улыбнулся дедушка, - завтра в него и наряжусь. И всех вас завтра милости просим к нам. После литургии на наш праздник.
- Да мы учимся.
- А вы учебу отложите и попразднуем, а?
Все рассмеялись, и громче всех Карла. Ее первую представлял Ваня:
- Это наш классный руководитель, Карла Кларовна. Ой, простите.
Все прыснули, Карла не пресекала:
- Я - Клара Карловна.
- Я понял, - дедушка пожал поданную ему руку.
- И мой папа не крал у меня кораллы.
- А вы не крали у него кларнет?
И все снова рассмеялись.
- Вот, пришли послушать вас, посмотреть, - Карла с интересом оглядывалась, - очень внук ваш живописно про вас рассказывал.
- Да чего ж про меня живописать, сам-то я что. Имя мое, вам видно, известно, а по батюшке-то я - Пудович. Был такой апостол Пуд, о нем поговорим, коли будет на то воля ваша. А вот уголок наш Красный - основа и украшение келейки.
Келейка, как ее назвал Игнатий Пудович, была действительно мала: в ней едва уместились вошедшие, но Красный угол был необыкновенным. От него явно, ощутимо источалась благодать. Хотя вошедшие и не могли определить, что это, но все они безо всяких определений почувствовали, что в этой келейке не уют, а нечто большее. Карла бывала в роскошных квартирах, где все стены занимали великолепные картины, обступали тебя всякие резные и лепные художества. Но то ощущение, что она испытывала сейчас, сидя на самодельной табуретке, глядя на этот Красный угол, она никогда не испытывала среди картин и модной мебели. Центральное место занимала Владимирская икона Божией Матери. Карла разобрала надпись над нимбом у Богородицы. Некоторые вещи, что лежали на белой расшитой скатерти, ей казались малоуместными. Ну, про огромный замок она уже знала, что его сам Преподобный Сергий в руках держал, но подкова, обрубок цилиндрической почерневшей деревяшки, целый кирпич... Что бы им делать перед иконами?
- Про все, про все, деточки, разъясним сейчас, про все наши необычные святыньки. Ну, а теперь со всеми познакомимся. Начнем с самого юного отрока, а? Петюня, замечательно, раб Божий Петр, на самое переднее место садись, сейчас нам Ванюша чаек поставит.
Каждому из шестиклассников он показал икону его святого покровителя, все они имелись в Красном углу, а когда услышал: «А меня зовут Кия», недоуменно задумался:
- Это что ж за имя такое, деточка?
- Да Дуська она! Евдокия...- сказал насмешливо Антон, - стесняется... А можно имя менять, а, Игнатий Пудович?
- Эг-ге, да вы что! Опомнитесь, деточки! Имя менять - жизнь ломать. Нельзя это. А ты, деточка, что ты?.. Разве можно так свою святую обижать?! Ев-до-кия! Как звучит! Все имена христианские звучат, как колокола пасхальные. И все - по-разному. А ты, деточка, от чудного имени своего обрывок оставила. Ты когда родилась? В мае? Так у тебя покровительница великая княгиня Евдокия, супруга Димитрия Донского, на поле Куликовом победителя, великого за Русь воителя! Святой, непорочной жизни была, вериги железные под одеждой носила, никто об этом и не догадывался. Евдокия благословила сына своего, великого князя Василия на ратный подвиг, когда надвинулась на Русь самая страшная из всех напастей. Непобедимый полководец Тамерлан вторгся в пределы Руси и сжег уже город Елец и готовился огнем и мечом стереть с лица земли Русь нашу матушку. И вот икону эту, образ Владимирской Божией Матери, повелел великий князь Василий Димитриевич нести из города Владимира (где она находилась, потому и название ей - Владимирская), в стольный град Москву, чтобы всей землей молиться, упрашивать Царицу Небесную - Пресвятая Богородица, спаси землю Русскую!.. Ничего больше, деточки, делать не оставалось, потому как три полка Василия Димитриевича против тамерлановых головорезов, коих было больше двухсот тысяч, никак бы не выстояли. И ждало б нас опустошение великое и окончательное.
Все видели, что Игнатий Пудович очень переживал: как будто видел то, о чем рассказывал. Такой уверенности в правдивости того, что он говорит, и школьники, и сама Карла никогда до сих пор ни у кого не чувствовали. А Карла даже подумала, было ли что-нибудь в жизни такое, о чем бы она вот так, с таким сердцем говорила? И тут же и ответила себе - нет, не было.
- Списков с иконы Владимирской на Руси было множество. Считай, в каждом Красном углу образ сей на почетном месте имелся, как вот у меня. Ну а в граде Ельце, который этот завоеватель разорил и ограбил, они тоже были. И видел он, как русские люди защищают свой Красный угол. А великим визирем у Тамерлана был человек иудейского племени, продолжатель дела тех, кто Спасителя нашего Иисуса Христа на Кресте распял. Имя его для нас не сохранилось, назовем его - Аид. Иконы наши он «досками» называл. Ну вот, как раз и подошла очередь вот этой святыни, про которую поначалу думаешь, зачем вообще она здесь, - Игнатий Пудович держал в руке почерневший деревянный обрубок, - будто от черенка лопаты кусок отрубили.
- И назовем мы нашу историю, которую этот предмет представляет:
Огрызок
(продолжение следует)
