- Нет, матушка, вот ты мне скажи, что мне с ним делать, с таким пономарем?
Матушка оторвала взгляд от пачки листов с нотами и развела руками, всем своим видом показывая, что совершенно не знает.
- Нет, - продолжал отец Владимир, - каждый раз опаздывает. Ведь обещал же в этот раз прийти вовремя. И вчера после всенощной сорвался как ошпаренный. С утра, говорит, приду, все сделаю. И сделал. Кадило нечищеное, весь пол воском заляпан, пыль не вытерта. И как мне теперь в таком грязном алтаре служить? Я, конечно, все и сам могу сделать: и кадило почистить, и воск оттереть, но зачем мне тогда вообще пономарь нужен?
- Тише, батюшка. Народ все слышит.
- Ну и пусть слышит! Сейчас выйду и скажу: «Так, мол, и так, люди добрые. Служба сегодня задерживается, потому что у нашего Серафимушки нашлись более важные дела, чем наводить чистоту в алтаре. Поэтому сейчас батюшка сам приведет алтарь в порядок, а там часика через два-три начнем».
На самом деле до начала службы времени было еще достаточно времени, народа в храме еще почти не было, да и порядок можно было навести в течение нескольких минут. Но отец Владимир за службу действительно горел, из-за чего порой страдали все: и матушка, и клирос, и прихожане. А больше всех влетало пономарю Серафиму, по крайней мере, он сам был в этом твердо уверен.
Честно говоря, особо влетать ему стало в последнее время. До этого Серафимка был белокурым ангелочком, от которого умилялись все бабушки в храме, когда он важно шествовал со свечой впереди батюшки во время входа с Евангелием. Вот только стихарь у него тогда был старенький, выцветший, даже непонятно, белый или желтый.
А потом ангелочек перестал быть белокурым и резко пошел в рост. Но это было полбеды. Характер у него стал тоже далеко не ангельский. Он начал грубить старшим, огрызаться на батюшку, задирать младших пономарей, не являться на службу без предупреждения.
- Ну вот, явился – не запылился!
Отец Владимир спустился с клироса и вышел в храм, широко разведя руки в стороны:
- Ис полла эти, деспота! Кто к нам сегодня пожаловал! Высокоблаженнейший архипротопономарь Серафимиус! Какими судьбами? Что вас привело так рано в наш убогий храм?
Серафим молча (а что сказать на это?) приложился к воскресной иконе и подошел к отцу Владимиру за благословением. В ответ священник сам сложил руки лодочкой:
- А я думал, это мне у тебя надо благословение брать. Я же тебя встречаю в храме. Как владыку.
Серафим втянул голову в плечи. Ему хотелось стать маленьким и незаметным, но рядом с низкорослым отцом Владимиром он казался еще выше.
- Во сколько ты должен приходить на службу?
- Ну…
- Баранки гну! В полвосьмого. Максимум без пятнадцати восемь. А сейчас сколько?
Серафим посмотрел на экран мобильника:
- Пять минут девятого.
- Десять минут девятого. Десять, - сказал отец Владимир, почти ткнув в нос Серафиму циферблат наручных часов.
- Нет, батюшка. Это ваши часы неправильно идут.
- Поговори мне!
- Но ведь правда! У меня мобильник через интернет время сам сверяет.
- Поговори мне! Все равно опоздал!
Священник и пономарь вошли в алтарь.
- Ну и что вот это такое? – отец Владимир указал на пятна от воска на полу. – И вот это, - указав на невычищенное кадило. – И вот это, - проведя пальцем по столу и показав грязь на пальце.
- Так у вас, батюшка вон тоже пыль, - указал Серафим на дарохранительницу.
- Поговори мне! У меня он пыль видит, а у себя не видит! У тебя вон на столике кроме пыли еще с той недели пятно от вина.
- Так ведь не оттирается.
- Сейчас я тебе покажу, как не оттирается.
Отец Владимир взял губку, смочил ее чистящим средством и без проблем оттер пятно.
- Просто лентяй ты, Серафим, а не пономарь. Вот скажи, зачем ты мне такой нужен, если я за тебя все должен делать? В стихаре красоваться? Я когда пономарем был, так вообще без стихаря служил. У батюшки у самого всего два облачения было: служебное и требное. Даже Пасху в одном и том же облачении служили, время такое было. Ладно, сходи в лавку за записками и просфорами, потом вытри стол, ототри воск от пола, почисти кадило и поставь новый уголь. А после службы чтоб хорошо прибрался, попробуй только сбежать.
Серафим направился из алтаря. «Да, - думал отец Владимир, глядя ему вслед, - может и слишком я с ним жестко. Но меня ведь разве по-другому воспитывали?» Батюшка вспомнил, как пономарил когда-то у отца Алипия, у которого весь алтарь ходил по струнке, боясь чихнуть не вовремя. За малейшую провинность, а порой и просто «для смирения» иеромонах назначал поклоны, причем по монастырской традиции не только назначал, но и сам делал вместе с пономарями. Неизвестно, чего пономари боялись больше: делать поклоны или смотреть, как их делает пожилой иеромонах, в котором неизвестно как еще держалась душа.
Когда Серафим вернулся, отец Владимир отругал его за новое открытие: в умывальнике почти не было воды.
- Вот сейчас будешь мне через весь храм идти с ведром, народ пугать. Когда у тебя, наконец, совесть появится?
- А что я сразу? - вдруг вспылил Серафим. - Есть же еще другие пономари! Почему вы к Виктору Сергеевичу не придираетесь?
- Поговори мне! Ты к другим не цепляйся. Виктор Сергеевич работает, хотя давно на пенсии и еще и в алтарь ходит. А сейчас вообще разболелся. Он, кстати предупреждает, когда не может прийти, в отличие от некоторых. Да и не научишь его уже ничему в таком возрасте. Ходит, и слава Богу. А ты должен еще и других учить.
- Это Артема с Илюшей, что ли?
Зачем этих двоих мелких пакостников взяли в алтарь, Серафим искренне не понимал. Они постоянно что-то вытворяли. То устраивали драку посреди службы, то играли со спичками, то разбивали что-нибудь. Причем получал за это всегда и исключительно Серафим. И сколько он ни пытался возмущаться и говорить, что он их в алтарь не приводил и ответственность за них на себя не брал, батюшка продолжал ругать только его. Причем использовать подзатыльники для воспитания запрещалось, а слов эти двое, похоже, совсем не понимали. В общем, по всей видимости, Артема и Илью взяли в алтарь только с одной целью: испортить Серафиму жизнь окончательно.
- Да. И не надо делать такое лицо. Сам когда-то был таким же.
Это было не совсем справедливо, и отец Владимир это знал. Серафим в алтаре никогда себя так не вел, по крайней мере, до последнего времени. Да и в алтарь он все-таки пришел, будучи немножко постарше. И службу выучил довольно быстро. А эти… Хотя из таких часто вырастают вполне умные и серьезные люди. Куда что девается?
Тут в храме раздались звуки, означающие, что пакостники уже в храме. Северная дверь алтаря с шумом открылась и, мелко и быстро накладывая на себя крестное знамение, в алтарь ввалились два совершенно одинаковых восьмилетних тела. Вернее, в этот раз, не совсем одинаковых. У одного из них был перевязан палец, а у другого на лбу красовалась царапина. Впрочем, пока еще было неясно, кто из них кто. Взяв благословение у батюшки, они сразу направились к шкафчику со стихарями. Серафим направился туда же. Там лежал его любимый желтый стихарь, который батюшка купил ему всего лишь пару месяцев назад.
- Подожди, - остановил его отец Владимир. - Ты же еще не прибрался.
- Да все я, вроде, сделал.
- Вроде! А пыль? Вон за батареей отсюда паутину вижу.
- Ну, после службы уберу.
- Нет, ты опять домой ускачешь. Убери сейчас.
- Ну, пусть мелкие убирают.
- Нет, пусть ты уберешь.
Серафим полез убирать паутину, а батюшка подал возглас на часы. Когда паутина была убрана и пыль с батареи протерта, Серафим достал свой стихарь, сложил и понес на благословение. И тут на него обрушилось:
- И не стыдно тебе брать стихарь грязными руками? Это что тебе, тряпка какая-нибудь? Ты понимаешь, что это ангельское облачение. И теперь будет все в пятнах! Ты его стираешь?
- Но вы же сами сказали мне убрать пыль с батареи?
- Я что сказал, что после этого не надо мыть руки? Или ты не знаешь, что их надо мыть? Судя по всему, не знаешь, раз оставил пустой умывальник! Ну-ка положи стихарь на место!
Серафим положил стихарь и услышал, как хихикают мелкие пакостники. Это было обиднее всего. Ладно бы, все можно перетерпеть. Но оскорблять при них… И батюшка еще хочет, чтобы Серафим был для них авторитетом. Серафим подошел к умывальнику, а вымыв руки, опять взял стихарь.
- Нет уж, дорогой, - сказал отец Владимир. – Раз не умеешь обращаться с богослужебным облачением, то, видимо, рано тебе его еще надевать. Будешь теперь служить без стихаря.
Это уже был удар ниже пояса. Серафим, сжав зубы, медленно прошел к шкафу и положил туда стихарь. Потом он повернулся и увидел, как блестят стихарики Ильи и Артема, такие же золотистые, как батюшкино облачение. Слезы навернулись на глаза. Первой мыслью было выскочить из алтаря и бежать, куда глаза глядят подальше от этого храма, от батюшки, который только и делает, что ругается, от хихикающих мелких пакостников, даже от мамы, чтобы ей не было стыдно. Но Серафим сдержался.
Вообще о чем мечтал Серафим больше всего – это стать иподиаконом и поступить в семинарию. Однажды к ним на приход приезжал владыка вместе со своими иподиаконами и хором. Службы эти были, конечно, незабываемыми. Особенно хорош был протодиакон с громовым голосом и двойным орарем, на котором были нарисованы ангелы, и большими буквами было написано «Свят. Свят. Свят». Иподиаконы тоже были очень красивы в своих блестящих стихарях с орарями, повязанными крест-накрест. А с одним из иподиаконов Серафим даже подружился. Его звали Андрей, и он учился в семинарии на первом курсе. Впрочем, сейчас уже, наверное, на втором или даже на третьем. Он очень много рассказывал Серафиму и про службу в соборе, и про учебу в семинарии. Жалко только, что владыка уехал очень быстро и иподиаконы вместе с ним. А однажды, когда Серафим с мамой были в городе, они пришли в храм и встретили там Андрея, а он узнал их и пригласил в семинарию. Как же Серафиму там понравилось! «Ну что ж, поступай к нам, - сказал Андрей. – Сколько там тебе лет осталось еще? О, так мы еще и вместе поучиться успеем: ты будешь тогда на первом курсе, а я на последнем. Только надо благословение у батюшки получить в письменном виде. А экзамены ты сдашь, они несложные. Если что, звони». И с тех пор они иногда созванивались, и Андрей часто давал хорошие советы. Правда, часто ли слушал их Серафим…
- Зажигай семисвечник, - раздался голос батюшки.
Серафим не шелохнулся.
- Семисвечник зажги, говорю!
Серафим стоял и молчал.
- Мне что, самому это делать?
- А давайте я! Нет, я! – закричали близнецы.
- Нет, вам еще рано. Перевернете, разольете масло, пожар еще наделаете. Пусть Серафим зажжет. Серафим!
Серафим медленно, как загипнотизированный, направился к семисвечнику, взял свечку и начал зажигать лампадки. Он заметил, что масла в них явно недостаточно. Он направился к шкафчику с маслом. Надо его еще найти.
- Так, еще и масла не налил вовремя. И вот зачем я тебя тут держу?
«Не хотите – не надо! Хоть сейчас уйду», - подумал Серафим, но вслух ничего не сказал.
- Ты пойми, пономарь нужен священнику для того, чтобы у него была возможность молиться во время службы, а не заниматься какими-то посторонними делами и отвлекаться каждую секунду. Давай кадило. Как, ты его еще не разжег? Ну да, у тебя же других дел полно. Убрался бы вовремя – все бы успел.
Серафим включил плитку и положил на нее два уголька. Как уже достали эти придирки. Теперь, наверное, скажет, что надо было ставить один уголек. Но если бы поставил один, сказал бы ставить два. Что за батюшка!
- Апостол заложил? Хотя ладно, ты же без стихаря. Дарья Петровна на клиросе почитает. Иди, скажи ей.
Апостол Серафим начал читать совсем недавно и делал это без особого энтузиазма. Получалось у него плоховато, и он сам это видел. Да и голос как раз начал ломаться. Но сейчас ему опять напомнили про стихарь. Это просто невыносимо. Сейчас Дарья Петровна, или матушка, или еще кто-нибудь на клиросе спросит, почему он до сих пор без стихаря. Слава Богу, никто ничего не спросил.
А в это время младшие опять устроили потасовку, а батюшка вынимает частицы и будто не видит. А потом будет отчитывать, если что-нибудь разобьют или перевернут. Да, так и есть, со звоном со стола упал корец для вина.
- Серафим! Опять за молодежью не смотришь!
Да что, собственно говоря, случилось? Он же металлический, не разобьется. Лишь бы придраться.
- Кадило!
Серафим снял кадило с крючка. Хорошо, хоть мелкие туда не дотягиваются.
- Пусть Артем подаст.
Серафим протянул кадило близнецу с царапиной на лбу
- Это я – Артем, – сказал близнец с перевязанным пальцем.
- Я тоже хочу, - заныл Илья.
- В другой раз подашь, - сказал Серафим.
- Я долго буду ждать? КАДИЛО!
Артем, наконец, подал кадило без особых проблем, не уронив и не обжегшись, аккуратно придерживая за нижнюю часть через тряпочку. Серафим вздохнул с облегчением. В прошлый раз Артем (хотя, может быть, это был Илья, Серафим точно не помнил) в самый неподходящий момент отпустил нижнюю часть кадила, и уголек вывалился прямо на жертвенник. Влетело тогда всем, но Серафиму, конечно, больше всех, хотя он стоял на другой стороне алтаря. А может быть, именно за это.
Но Серафим рано радовался. Когда Артем относил кадило на место, он, конечно же, поцапался с братом, и если бы Серафим вовремя его не остановил, Илья вполне мог получить кадилом по голове. Подзатыльник от Серафима он, правда, получил, и брат его тоже. Мелкие пакостники успокоились, но до поры до времени. Серафим отправил Илью подкидывать ладан в храме, а Артема открывать врата с южной стороны. Можно было на время успокоиться.
Но успокоиться не получалось. Стихарь не давал покоя. Как же так? Да лучше бы он выгнал из алтаря, чем вот так. Это все равно, что голым стоять. Серафим вспомнил, как отец Владимир привез ему этот стихарь. Прежний его стихарь был совсем старый, да и уже маловат на него. Голова Серафима на длинной тонкой шее торчала из воротника, как цапля из камышей, а низ был совсем чуть-чуть ниже колен. И ткань была такая, из которой, как казалось Серафиму только мешки для картошки шить. Вот если бы такой стихарь, как у патриарших иподиаконов, фотографии которых он видел в календаре. Вот послужить бы хоть раз с Патриархом…
И вот однажды батюшка приехал из города, и, войдя в храм, сразу позвал Серафима, и раскрыл чемодан: «Угадай, что я тебе привез?» Из чемодана, как показалось Серафиму, блеснуло что-то золотое. Но золото блестит по-другому. Серафим сам кинулся к сумке и вытащил из нее сложенный стихарь ярко-желтого цвета. Ух ты! Но когда он развернул облачение, радость на лице сменилась разочарованием. Стихарь был ему совсем не по размеру. Серафим не влез бы в него при всем желании. Он вопросительно посмотрел на батюшку.
- Да это не тебе. Думаю пару малышей взять, чтобы ты их учил. А то вырастешь, поедешь учиться в город, а мне здесь тоже нужны помощники. А детских стихарей у нас нету. Только взрослые.
Серафим бросил детский стихарь на скамейку, а сам, расстроенный, направился к двери. Ну как так? Батюшка же знает, что ему давно нужен новый стихарь. А эти мелкие, которых он собирается взять… Серафим догадывался, о ком шла речь. Эти двое соплёнышей-близнецов, которые вечно балуются во время службы. Их бабушка вечно рассказывает батюшке, как они хотят в алтарь. Хотя, скорее всего, она просто хочет, чтобы они не мешали ей во время службы. Они же никому спокойно стоять не дают. Куда их в алтарь? Мелкие еще.
- Ты куда? Что же ты на свой стихарь не хочешь посмотреть?
- Так вы и мне купили?
- Да как же я тебе мог не купить. Ты же у меня лучший пономарь.
- Батюшка!..
Отец Владимир развернул перед Серафимом стихарь такого же цвета, что и маленькие. Казалось, солнце играло на узорах, а храм осветился особым светом. Серафим не мог оторвать глаз. Теперь он будет одет почти как иподиакон. Вот еще бы стихари всех цветов. А что? Почему священнику положено на каждый праздник облачение другого цвета, а пономарю не обязательно.
- А зачем ты этот стихарь бросил?
- Да не бросил, а положил
- Нечего богослужебное облачение класть куда попало. Положи аккуратно обратно в сумку. Ну-ка давай, примерь, а то, может, и этот не подойдет.
Стихарь подошел. Оказался даже немножко длиннее, но укоротить не проблема, да и рост у Серафима еще не закончился.
- Кадило забери! Третий раз говорю! – голос батюшки спустил Серафима на землю.
«Пусть мелкие забирают, раз он их так любит», - подумал Серафим, но вслух ничего не сказал. – «А я вообще теперь безстихарник». Серафим повторил про себя новое слово. «Безстихарник. Прикольно звучит. Вот теперь пусть стихарники все делают, а я буду стоять и молчать», - подумал Серафим про себя.
- Ты что, оглох? Или по-русски не понимаешь? Ты зачем сюда пришел вообще?
- Могу и уйти, - неожиданно огрызнулся Серафим.
- Что?!
- Я могу и уйти, батюшка.
- Нет, вы просто посмотрите на него! Уйти… А пономарить кто будет? Дешево хочешь отделаться! Уйдешь, когда я тебе скажу, понял. И не раньше. Не забывай, где находишься!
Серафим подошел к священнику на самое длинное расстояние, с которого можно было дотянуться и забрал кадило, демонстративно отвернувшись в сторону. «Вот хулиган!» - подумал отец Владимир.
Не радостно было начинать так службу. Как служить литургию, когда все внутри кипит? Сказано же: «Первее примирися тя опечалившим». Отцу Владимиру очень хотелось помириться с пономарем, но раздражение никак не хотело уходить. «Ну, попрошу я у него прощения», = подумал священник. – «И что с того? Все равно ведь не поймет. Дело не в том, что я гнушаюсь просить прощения у какого-то мальчишки. Просто не поймет он и все. Господи, помоги мне грешному!». Эта невозможность примирения раздражала отца Владимира, и он злился еще больше.
А Серафима тоже всего внутри корежило. В голове стучало только одно слово: «Безстихарник! Безстихарник! Безстихарник!» Ему уже казалось, что это батюшка обозвал его этим словом, а не он сам его только что придумал. Казалось, даже Господь с горнего места обличает его этим словом.
Батюшка поднял Евангелие и провозгласил:
- Благословенно Царство Отца, и Сына, и Святаго Духа!
- Аминь! – отозвался хор.
Отец Владимир начал ектению, и Серафим вдруг обратил внимание, какой неприятный, скрипучий и гнусавый у него голос. Впрочем, и хор пел не лучше. На клиросе под руководством матушки Евгении пели три старушки. Иногда приходили еще две-три молодых девушки, но в этот раз их не было. Правду сказать, бабушки пели не так уж плохо, и довольно сильными для своего возраста голосами, но Серафиму их пение сейчас казалось отвратительным, как будто ему резали уши пилой. Совершенно не сравнить с тем, что он слышал на записях соборных и монастырских хоров, которые мама часто любила включать дома. «Чем так петь, лучше бы дома сидели», - подумал Серафим. Ему было просто нестерпимо плохо.
Тут он услышал шепот одного из близнецов:
- Серафим, отгадай загадку. Шла бабка с базара, несла в корзине сто яиц, одно упало, сколько осталось?
- Не знаю. Девяносто.
- Нет, а ты посчитай, - сказал другой близнец.
- Ну, девяносто девять.
- Не угадал, не угадал! Все разбились. Я же сказал: «А дно упало».
И близнецы захихикали, или вернее это было больше похоже на хрюканье. «Точно поросята», - подумал Серафим.
- Серафим! Ну-ка прекратите болтать в алтаре!
«Опять Серафим! Я им, что ли, загадки загадываю? Замучил уже», - Серафим был просто на грани. А служба только началась. И ведь не сбежишь.
И вот так проходила вся служба. Потом Артем и Илюша почти подрались из-за того, кто будет идти со свечой на вход. «И чего батюшка не купит вторую свечу?» - подумал Серафим. Потом забыли поставить вовремя аналой для чтения Евангелия. Потом что-то перемудрили с кадилом. Потом забыли вовремя вскипятить теплоту в чайнике. Отец Владимир старался молчать. Ему, честно говоря, уже хотелось не делать никому замечаний. Но пономари постоянно что-то делали не так, и оставлять это без внимания было нельзя. А еще раздражал вид пономаря в далеко не парадных брюках и серой кофте с белыми полосками. И еще на ногах у него какие-то безобразно огромные кроссовки. Сколько раз уже говорил не ходить в алтарь в таких ботоцепах. Есть же у него вполне сносные туфли. В школу, небось, на выпускной в туфлях пойдет, а не в кроссовках. Да, вот такие мысли приходят вместо молитвы. Господи, помоги мне служить и не отвлекаться.
А Серафиму стоять было все тяжелее. «Ну за что мне это всё?» - переживал он. – «Ну, поленился вчера прибраться. Ну, проспал сегодня. Так все равно ведь всё успел. Ну что с того, что взял стихарь грязными руками. Зачем его отбирать?» Серафим, конечно, осознавал, что стихарь у него отобрали не навсегда, но поделать с собой ничего не мог. Похоже, парня просто закоротило на одной мысли. В голове только крутилось: «Стихарь, стихарь, стихарь». Он злился на всех: на батюшку, на Артема с Ильей, на Виктора Сергеевича, который не пришел сегодня, на певчих, на бабушек, которые, он был уверен, начнут ахать, охать и сочувствовать ему после службы, в конце концов, на Бога, который всё это допустил.
Наконец служба закончилась. После причастия, пока батюшка говорил проповедь, Серафим прибрал все на столе, разделил запивку с младшими, оставив порцию для батюшки. Проповедь затягивалась. «Ну сколько можно», - думал Серафим. А отец Владимир просто никак не мог собрать мысли, чтобы выразить то, что он хотел, в нужном порядке. А ведь вчера вечером все прекрасно ложилось в голове. И Евангельское чтение, и воскресенье, и память святого: на все это вчера получалась стройная проповедь. Но сегодня вместо проповеди было какое-то топтание на месте. «Ладно уж», - подумал отец Владимир, - «не буду к нему больше придираться сегодня. Он уже, наверное, все осознал».
Управившись, наконец, с проповедью, отец Владимир дал поцеловать крест народу и вошел в алтарь. Он сам закрыл за собой Царские врата, выключил свет и задернул завесу. Пономарям он не стал напоминать, что все это вообще-то входит в их обязанности. «Ну что, Серафим, понял, в чем ты неправ?» - совсем без злобы, даже улыбнувшись, обратился он к пономарю. Серафим даже мускулом не дрогнул, оставшись стоять спиной. Отец Владимир положил ему руку на плечо. Серафим резко ее стряхнул, отпрянул и направился к двери, потом повернулся и сквозь зубы прошипел: «Я… больше… никогда… к вам… сюда… не приду!», после чего пулей выскочил из алтаря и побежал к выходу из храма, почти сбивая с ног прихожан. Батюшка даже не успел крикнуть: «Стой!». Он только посмотрел вслед, закрыл диаконскую дверь и опустился на колени перед престолом, уронив голову на руки. Близнецы тихо и опасливо вышли из алтаря, оглядываясь на батюшку. Через пару минут отец Владимир встал, вздохнул и пошел к шкафчику разоблачаться.
В понедельник Серафим получил двойку по истории. По алгебре он бы тоже получил двойку, но его не спросили. На физкультуре он неудачно прыгнул в высоту и чуть не сломал себе шею. Жизнь была бессмысленной, жить было незачем. Жалко было только маму, но у нее есть еще Ксюха. В этот раз она разболелась, и мама не пошла на литургию, поэтому не видела его позора. А вот из-за двойки расстроится. Впрочем, ну ее, эту учебу. Можно девять классов как-нибудь закончить и пойти работать. Руки пока еще есть, заодно и маме с сестрой какая-никакая копейка. А чего, правда, ходить в этот храм каждое воскресенье, да еще чтоб на тебя рычали постоянно. Вон, в городе, Андрей говорит, пономари зарплату получают, и немаленькую. А тут если что и получаешь, то только ругань и издевательства.
А отец Владимир после службы в этот раз даже не пошел в трапезную, а отправился сразу домой и до вечера не ел и не разговаривал ни с кем. Матушке пришлось извиняться перед всеми по нескольку раз. Слава Богу, никто не спрашивал, что произошло в алтаре. Наконец, матушка, покончив с хозяйственными делами в храме и отпустив всех домой, пришла домой. Батюшка сидел на диванчике в комнате и смотрел, казалось, не моргая, на икону Богородицы на противоположной стене. Матушка села с ним рядом. Он даже не пошевелился.
- Ну что такое? В первый раз, что ли? Вернется твой гаврик через неделю, куда денется.
- Да в том-то и дело, что не в первый раз, - отозвался отец Владимир. – Слушай, как мне это все уже надоело. Слова ему уже не скажи! Подумаешь, стихарь не разрешил надеть. Пусть научится с ним обращаться сначала.
- А не слишком ли ты круто с ним?
- Круто! Он бы с отцом Алипием, дай ему Бог здоровья, хоть раз послужил. Тот ведь и кадилом мог огреть.
- Ну и что же тут хорошего?
- Да ничего, - вздохнул батюшка. – Только ведь, понимаешь, мы ведь все воспринимали как должное. А тут… Знаешь, матушка, почему я им поклоны не даю? Назначил один раз, так они давай кланяться, а сами смотрят друг на друга и хихикают все втроем, а этот охламон громче всех. Вот вырос с коломенскую версту, а ума как не было, так и нет. Или мне даже кажется, что раньше у него ума было больше.
- Да подожди ты, батюшка, все у него придет в норму. Возраст у него такой.
- Возраст… Дай то Бог. Помнишь, матушка, какой он раньше был. Воспитанный. Подойдет всегда, улыбнется, поздоровается, благословение возьмет. Всю службу как свечка стоит. На исповедь, на причастие сам подходит. Ну как такого в алтарь не взять. И в алтаре сразу хорошим мне помощником стал, службу быстро выучил, даже Виктора Сергеевича подучивать стал. Тому же если не скажешь кадило подать, так и не сообразит. А как четырнадцать лет исполнилось, как подменили парня. Приходит на службу когда хочет, всю службу вертится, как будто у него шило в одном месте, с младшими болтает, кадило, бывает, поставить забывает, так что ждать его приходится. Теперь вот еще и огрызаться вздумал. Ну куда это годится?
- Да, - вздохнула матушка, - Никуда не годится. Пошли обедать. Или вернее ужинать.
Настроение у Серафима, впрочем, в течение недели постепенно улучшилось. Учеба шла своим чередом. Двойку исправил к четвергу. По дому тоже забот хватало. А еще футбол. Он уже почти забыл, что произошло в воскресенье. Но тут неожиданно позвонил Андрей-семинарист.
- Привет, брат! А у меня к тебе радость.
- Что еще за радость?
- Мы к вам в это воскресенье приезжаем. С владыкой.
Настроение у Серафима сразу упало. Вся история опять встала у него перед глазами. Что он теперь будет делать? Ему так понравилось служить, когда владыка приезжал в прошлый раз. Ему даже дали вынести рукомойник. И в это время он стоял прямо напротив Царских врат, прямо напротив владыки. Как знать, может, владыка запомнил его. Так хотелось опять попасть на архиерейскую службу еще раз. А теперь…
- Ну, что, ты рад?
- Рад, конечно. Но понимаешь, Андрей, я… меня… Меня батюшка из алтаря выгнал.
- Как это, выгнал?
- Ну, не выгнал… Стихарь отобрал.
- Как отобрал?
- Ну, сказал, что я не умею обращаться с облачением, и что от меня вообще никакого толку.
- Прямо никакого?
- Ну, я с вечера в алтаре не прибрался. И утром тоже немножко опоздал.
- Что, всего один раз не прибрался?
- Да нет, - вздохнул Серафим. – Вечером домой охота, а утром спать. Даже будильник не помогает.
- Ну ладно. Приеду, поговорим перед службой.
- Да не пойду я на службу.
- Как это не пойдешь? Владыка приедет, я приеду (не виделись сколько), а ты не пойдешь?
- Да батюшка меня не пустит в алтарь. Я же сам оттуда ушел и сказал, что больше не приду.
- Вот как… Сам, значит, виноват.
Серафим ничего не сказал.
- И что теперь? Больше вообще в храм не придешь?
- Не знаю.
- Эх, ты… Ты в Бога-то вообще веришь?
- Верю, конечно.
- Что же ты его тогда подводишь?
- А как я его подвожу?
- Он тебя выбрал, чтобы ты служил Ему в алтаре, помогал батюшке. А ты бросаешь службу, как дезертир.
- А батюшка говорит, что служат только военные и священники.
- Ну, тут он не совсем прав. Просто священники и диаконы называются священнослужителями, а пономари и певчие – церковнослужителями. У каждого из нас свое послушание. А вообще, знаешь, как переводится слово «Литургия»? Общее служение. По идее Богу служат все: не только священники и пономари, но и все прихожане. Ладно, меня тут зовут. В воскресенье чтоб на службе был как штык. Приеду – проверю.
И Андрей повесил трубку, оставив Серафима размышлять.
А отец Владимир решил поехать в монастырь, где жил на покое иеромонах Алипий. Войдя в келью, священник как обычно удивился бодрому виду иеромонаха, который уже, кажется, сам забыл сколько ему лет. Священники облобызались, после чего отец Алипий указал гостю на стул, поставил перед ним чашку и стал наливать в нее только что вскипевший чай.
- Ну, рассказывай, что там у тебя случилось, - сказал отец Алипий, присев за стол напротив гостя.
- А с чего вы взяли, что что-то случилось? – удивился отец Владимир.
Отец Алипий ничего не сказал, только многозначительно посмотрел на гостя.
- Да, как сказать, отче… - вздохнул священник. – Ерунда какая-то. Пономарь у меня, это самое, из храма ушел.
- Навсегда?
- Не знаю. Нет, наверное. Я даже уверен, что в это воскресенье опять придет и все будет, как и было. Но просто… надоело мне все это.
- Что надоело? – спросил отец Алипий, прихлебывая чай.
- Понимаете, обидел я его. И вроде как он заслужил. А все равно душа не на месте.
- А что ты с ним сделал?
- Стихарь не разрешил на службу надеть. Да он сам виноват, бросает его где ни попадя в алтаре, складывает как попало. Говорил ему столько раз, да все без толку. Да и других проступков у него хватает. Убираться в алтаре забывает, на службе ворон ловит. Я, вроде, сильно старался не придираться: почти пятнадцать лет парню, возраст сложный. Но и просто так оставлять нельзя. Вот за то, что не убрался вовремя, да стихарь грязными руками взял, и сказал ему, что обойдется без стихаря. Так ведь не навсегда же. А он после службы рванул из алтаря, говорит, в храм больше никогда не придет. Вроде, ничего особенного не случилось, а что-то все же не то, и гложет, и гложет.
Отец Алипий заинтересованно смотрел на отца Владимира, но ничего не говорил.
- Ну вот что это такое, батюшка? Я ведь помню, как вы нас гоняли в свое время. Бывало, чуть не по пятьдесят поклонов за службу сделаешь. И чтобы протестовать, так даже и мысли не было. А тут… Нежные они какие-то все стали, слова не скажи.
- Ну-ну, - только и произнес отец Алипий.
- Да что же это такое. Что я, разве с родным сыном по-другому бы обходился?
- С родным, говоришь, сыном? – оживился монах. – Вот то-то и беда с тобой. Детей у тебя нет, батюшка, а это не есть правильно.
- Но ведь у вас же, батюшка тоже никого нет.
- Ты, брат, не сравнивай. Монашество – особый путь. Я-то более-менее знал, на что шел. Это называется подвиг. А подвига от человека требовать нельзя. Он его только сам может на себя взять. Это как во время войны взвод в атаку поднять, или амбразуру своим телом закрыть. Совершил подвиг – тебе награда и почет, не совершил – наказать уж точно никто не имеет права. Если бы все это понимали… А Господь сказал: «Плодитесь и размножайтесь». Вот ты же, когда женился, рассчитывал, что у тебя дети скоро пойдут?
- Конечно, рассчитывал.
- А когда не пошли, расстроился?
- А как же.
- Вот. А теперь представь, если бы у меня дети пошли.
- Откуда?
- Ну сам подумай, откуда у монахов дети бывают. От блуда только. Так вот, наверное, я бы еще сильнее расстроился. Так?
- Так.
- Вот то-то и оно. Вот в чем и разница. И вот, батюшка, копилась у тебя эта обида, копилась, вот ты ее теперь и выплескиваешь на своего несостоявшегося сына. Потому что, как бы там ни было, а из храма он идет не к тебе домой, а к своим отцу с матерью.
- Да нет у него отца. Бросил их давно.
- Вот как. Значит и тем более. Ты злишься не на него, а на то, что не можешь быть его отцом. А кто в этом виноват? Он? Или ты?
- Никто.
- Никто?
- Так Господь устроил.
- Вот. Значит, на Кого ты гневаешься? То-то. Ты чай-то пей. Остыл уже.
Отец Владимир отхлебнул из чашки:
- Ну и что теперь?
- А ничего. Все слава Богу. Ты просто пойми, что ты ему отца не заменишь. Ровнее с ним надо быть, ровнее. Каждый свое должен делать, а там Господь все рассудит. И молиться за него не забывай. Как его там зовут у тебя?
- Серафим.
- Знатное имя. Вот и молись, чтобы преподобный Серафим его вразумил. Давай, прямо сейчас вместе помолимся.
Священники подошли к иконам, висевшим в углу кельи, и начали молиться.
В субботу отец Владимир пришел как всегда заранее. Нужно было и с клиросом разобрать служебные нюансы, и в трапезной лишний раз проверить, чем они собираются потчевать архиерея, и храм обойти вокруг, заглянуть во все места, куда может заглянуть владыка. Батюшка сам лично вырвал пару травинок, неизвестно как проросших сквозь дорожку, ведущую ко входу в храм. В храме бабушки знали свое дело: протирали иконы, смазывали подсвечники маслом. Наконец отец Владимир зашел в алтарь. Здесь нужно было протереть боковые поверхности престола и жертвенника, а также дарохранительницу. Для пономаря работы тоже хватало, но его пока не было. Батюшка посмотрел на часы. До службы оставалось два часа. Пономарь должен прийти хотя бы за час.
За час пришел Виктор Сергеевич. Сделав положенные поклоны у престола, он сразу взялся за тряпку. Уж что-что, а убирается старик хорошо. После него проверять чистоту не приходится. Если бы еще в службе так хорошо разбирался... Да и болеет частенько.
Пять минут до службы. Так, Евангелие заложено, семисвечник горит, свечи на престоле новые, клирос в сборе, да и пономарь один, в общем-то, есть. За службу можно не беспокоиться.
- Кадило готово?
- Ой, опять забыл.
Виктор Сергеевич кинулся к кадильному шкафчику. Да, обычно кадило на начало службы ставил Серафим. С этим он всегда разбирался вовремя. А вот Виктор Сергеевич мог и напутать и в самый неподходящий момент вдруг оказывалось, что уголь сгорел, а новый ставить некогда, а то еще того хуже, кадило вообще вычищено.
Ну все, кажется теперь все готово. Отец Владимир надел фелонь, встал перед престолом, открыл Царские врата, взял кадило и начал:
- Слава Святей, и Единосущней, и Животворящей, и Нераздельней Троице всегда, ныне и присно, и во веки веков!
- Аминь, - отозвался хор.
Покадив алтарь, священник отправился в храм. Проходя уже притвором, он заметил торчащую из толпы голову с неаккуратно торчащими вихрами. Голова явно пыталась не выделяться из толпы и даже, если возможно спрятаться в плечи, но ей это не удавалось, потому что макушки стоящих рядом людей доходили ей в лучшем случае до подбородка.
- Серафим! Почему не в алтаре? Быстро иди.
Серафим, как ни странно, повернулся и молча направился в алтарь. Там он сделал поклоны перед престолом, поздоровался с Виктором Сергеевичем и встал возле кадильного шкафчика.
Отец Владимир вернулся в алтарь. Виктор Сергеевич забрал кадило и повесил его на гвоздик в шкафчике. После этого он сказал Серафиму: «Закроем врата, я пойду на ту сторону». После того, как врата были закрыты, Виктор Сергеевич так и остался на противоположной стороне. За кадилом пришлось следить Серафиму. Тот вытащил уголь, аккуратно вычистил кадило от остатков ладана, положил уголек обратно и встал возле северной двери. Отец Владимир краем глаза наблюдал за ним. Он заметил, что пономарь даже не смотрит на шкафчик с облачением. Ну что ж, постоит и так пока.
Начались стихиры на «Господи, воззвах…». Батюшка принял у Серафима кадило и отправился в храм на каждение. Виктор Сергеевич вернулся на северную сторону. «На вход кто пойдет?» - спросил он у Серафима. Серафим ответил: «Идите вы. Вы в стихаре», и перешел на противоположную сторону, чтобы открыть врата.
На шестопсалмие нужно было идти Серафиму, потому что Виктор Сергеевич хорошо читать так и не научился, а может просто побаивался. Можно было, конечно попросить клирос, но отец Владимир этого не любил. Серафим читал, конечно, тоже не идеально, но все-таки это был мужской голос. Отец Владимир подумал, что Серафим все же подойдет сначала за стихарем, но тот сразу взял часослов и направился к Горнему месту. «Вот ведь принципиальный», - подумал священник.
А Серафим, конечно, очень страдал внутри. Даже голос у него при чтении дрожал (правда, не так сильно, как ему самому казалось). Конечно, он не чувствовал себя голым, как неделю назад, но все же ему казалось, что он читает еще хуже, чем обычно. Как будто без облачения чего-то не хватает при чтении. Но когда Серафим вернулся в алтарь, батюшка тихо и сдержанно сказал ему: «Молодец. Только за знаками препинания следи».
Наконец служба завершилась. Отец Владимир остался исповедовать, а Серафим прибираться в алтаре. Ему хотелось убраться хорошо, но получалось почему-то кое-как. Он прибрал кадильный шкафчик, протер пыль на подоконнике, сбегал за водой для умывальника. Но он почему-то не понимал, можно ли такую уборку считать хорошей. Ведь батюшка завтра все равно найдет к чему придраться. Спросит, например: «А почему под умывальником грязь?» Что с того, что она копилась там годами и уже не оттирается. Или скажет, что кадило не так блестит, как ему хочется. Или…
Исповедь шла. Народу пришло много, ведь всем хотелось причаститься у владыки. Бабушки приносили с собой целые тетради со списками грехов, задавали вопросы, никак не относящиеся к исповеди. Отец Владимир выслушивал всех, а вот Серафим уже устал. Ему казалось, что он сделал уже все. Но не мог же он так просто уйти, не спросив разрешения у священника. Нужно было, чтобы отец Владимир обязательно проверил работу. Наконец батюшка зашел в алтарь, чтобы что-то взять и буркнул: «Иди уже домой», даже не глядя ни на Серафима, ни по сторонам. Серафим сделал поклоны перед престолом и вышел из алтаря.
Наутро он опять пришел в начале девятого. Он, конечно, хотел прийти пораньше, но ведь юношескому сну не страшны никакие будильники. И мать будить, как всегда, пожалела. Но в этот раз, слава Богу, в алтаре все было прибрано. Нужно было только раскатать дорожку, пропылесосить ее и поставить кафедру для владыки.
Неизвестно, стал бы отец Владимир ругать его за опоздание, но сразу за Серафимом в храм вошли люди с чемоданами на колесиках и цилиндрическими коробками в руках. Не останавливаясь, они отправились прямо в алтарь, не снимая даже курток. Серафим заскочил в алтарь вместе с ними.
Зайдя в алтарь, иподиаконы поставили свои чемоданы и коробки в углу и спросили у батюшки, где можно повесить куртки. «Ну», - сказал отец Владимир, - «у нас обычно в храме раздеваются». Иподиаконы вышли из алтаря, а затем вернулись без курток. Иподиаконов приехало трое. С ними же приехал и отец Михаил, протодиакон владыки. «Апостол кто будет читать?» - спросил он у священника. Отец Владимир задумался. Он не знал, что будет лучше: выпустить Серафима, который читает пока что не очень, путается с прокимнами (если бы он хотя бы подготовился с вечера) или же сказать Дарье Петровне, которая, конечно, неплохо читает, но все же женщина. Священник понимал, что ни тот, ни другой вариант владыку не устроит. «Серафим! Иди, готовь Апостол», - неожиданно для себя сказал отец Владимир, а сам подумал: «Зачем я это сказал? Может, кто из иподиаконов согласился бы прочесть».
Серафим в это время разговаривал с иподиаконом Андреем.
- О, так ты уже Апостол читаешь, - сказал Андрей. – Рад за тебя.
Серафим вздохнул:
- Да совсем недавно. Плохо получается.
- А ты постарайся. Все-таки перед архиереем будешь читать.
= Да не буду я читать. У меня и стихаря нету.
- Как нету?
- Ну я же тебе говорил, что батюшка отобрал.
- И выбросил в печку?
- Нет, конечно.
- Ну так иди и надень.
- Да он не благословит.
- Не благословит, и ладно. Без стихаря пойдешь читать.
- Нет
- Слушай… Я сейчас тогда сам подойду к твоему батюшке и попрошу, чтобы надел на тебя стихарь.
- Нет.
- Ну, выбирай. Или я иду, или ты.
Серафим нехотя подошел к шкафчику с облачением. Там лежал его стихарь, так, как он его в прошлый раз оставил: блестящий, золотой, аккуратно сложенный. Серафим взял его в руки, медленно подошел к Горнему месту, перекрестился дважды, подошел к батюшке и тихо пролепетал: «Благослови, владыко, стихарь». Отец Владимир улыбнулся и крестообразно провел рукой со сложенными в благословляющий жест пальцами над стихарем, а потом опустил ее сначала на голову пономаря, а лишь потом на стихарь. Серафим приложился к руке, а затем к звезде на стихаре. Он неожиданно почувствовал, как счастье переполняет его. Он не мог понять, что его радует больше: то, что он вновь надевает облачение или то, что батюшка простил его, или может быть то, что он все-таки решился. И тут Серафимон понял, что забыл одну вещь. Он подошел к священнику и сказал: «Батюшка, простите меня». Отец Владимир вздохнул: «Господь простит. Ты меня тоже прости», а потом добавил: «Иди Апостол закладывай».
- Ну вот, дали тебе стихарь, а ты переживал, - сказал Андрей, открывая Апостол – Закладывать-то умеешь?
- Да не очень. На клиросе всегда спрашиваю, - ответил Серафим.
- Ну, смотри. Где у вас календарь?
Андрей раскрыл книгу в конце и быстро показал Серафиму прокимен, а затем и чтение.
- Теперь прочти про себя, чтоб не запинаться. А у меня еще хватает дел. Андрей вернулся к своим и начал помогать раскладывать архиерейское облачение. А к Серафиму подошел протодиакон Михаил.
- Покажи, какое чтение. – сказал он Серафиму. – Так. Чтение у нас не очень длинное, поэтому читай медленно. Я при архиерее не собираюсь бегать по алтарю как угорелый.
- Я постараюсь, - ответил Серафим, с трудом представляя, что от него хотят.
Иподиаконы к этому времени выложили архиерейское облачение и достали свое. Серафим удивился, заметив, что стихари у них совсем не такие блестящие, как у него.
Старший иподиакон, его звали Алексей, подошел к Серафиму и сказал: «В начале службы встанешь с нами возле входа. Как только владыка зайдет, заберешь у него посох и сразу же унесешь в алтарь. Все понял?»
- Понял, - ответил Серафим.
Потом пришел Виктор Сергеевич, а за ним Артемка и Илюша. «Все явились», - подумал Серафим. – «Теперь смотреть, чтобы не накосячили».
Алексей достал из чемодана коробку, а из коробки большое красивое серебряное кадило. «Вот», - сказал он. – «Это кадило для владыки. Сейчас на встречу готовь обычное, потом на облачение, на Малый вход тоже. Это подадим владыке после входа». Серафим взял в руки кадило и повесил его на гвоздик. Кадило оказалось совсем легким, несмотря на величину. Он не мог оторвать от него глаз. Отец протодиакон подошел и усмехнулся: «Хорошее кадило, да? Из Греции привезли. В Софрино таких не делают».
Серафим оглянулся. Отец Михаил стоял над ним как золотая гора. Насколько ни был высоким Серафим, но отец протодиакон был еще выше, а уж в ширину он бы вместил в себя трех Серафимов, да еще осталось бы место для Виктора Сергеевича, Артема и Ильи. Через плечо у него был перекинут широченный красный двойной орарь с искусно вышитой надписью «Свят! Свят! Свят!» «Вот это красота», - подумал Серафим.
Но вот все иподиаконы выстроились возле входа. Серафим встал рядом с Андреем, который держал позолоченный архиерейский жезл. С другой стороны от дверей стоял иподиакон Даниил с фиолетовой архиерейской мантией в руках. Отец протодиакон стоял напротив, раскачивая кадило. Рядом с ним горбился Виктор Сергеевич с ладаном в руке.
«ПР-Р-РЕМУ-УДРРОСТЬ!» – грянул отец Михаил. Хор удивительно красиво затянул: «От Восток Солнца до Запад…». Серафим оглянулся. В дверях стоял владыка. По виду он не отличался от священника, только на груди вместо креста висела икона Богородицы – панагия. И еще глаза у него были какие-то особенные, таких глаз Серафим ни у кого не видел. Казалось, они видят все, что у тебя внутри, но страха при этом не испытываешь.
- Посох!
-А?
- Посох забери!
Да, как можно было забыть? Но он же никогда не видел владыку так близко. Серафим взял посох и пошел в алтарь. Здесь он поставил его в угол, полюбовавшись при этом на камни в набалдашнике. Тут же подскочили мелкие и начали тоже рассматривать посох и даже трогать камни руками. В итоге, посох практически грохнулся на пол, к счастью Серафим его подхватил. «Тихо, мелюзга!», - сказал он и отправил одного из близнецов на другую сторону алтаря. – «Врата будете открывать вместе».
Виктор Сергеевич вернулся с кадилом. Вернулись и иподиаконы. К Серафиму опять подошел Алексей.
- Сейчас возьмешь пустой поднос, - сказал он, - и подойдешь к владыке впереди всех. Тебе положат мантию, рясу, панагию, четки и клобук. После этого сразу идешь в алтарь. Мы тебе кивнем.
И вот Серафим снова перед владыкой. Тот возвышается над ним, уходя куда-то вверх. Владыка и так высокий и худощавый, а тут еще и стоит на кафедре. Вот с него сняли мантию, клобук, рясу, жилетку. Кажется, что под подрясником вообще нет тела. Но вот один из иподиаконов кивнул, и Серафим повернулся и ушел в алтарь. За Серафимом подошел Андрей, держа поднос, на котором лежало архиерейское облачение. Серафим услышал, как протодиакон басом произносит молитвы на облачение. Ему было интересно посмотреть, как облачают владыку, но он не решился выглядывать из алтаря.
Во время первой ектении к Серафиму подошел Андрей и протянул ему кувшин на подносе. На плечи Серафиму надели полотенце и он в сопровождении Андрея и Даниила отправился к кафедре. И вот он опять напротив владыки. Теперь владыка стоит в полном облачении, в митре, которая делает его еще выше. Как-то странно было представить, что владыка когда-то мог быть простым батюшкой. Серафим попробовал представить отца Владимира в архиерейском облачении. У него ничего не получилось. Отец Владимир совсем не такой: маленький, толстенький, с короткой бородой, улыбается часто. А владыка как будто сошел с картины: высокий, борода почти закрывает грудь, серьезный, только глаза, кажется, улыбаются.
Вернувшись в алтарь, Серафим посмотрел на батюшку. Тот шепнул ему: «Про Апостол не забудь». Конечно, как можно забыть. Серафим взял книгу с полки. Переплет, конечно, уже старый, но все же красивый. Страницы тоже залистаны, кое-где потрепались по краям. Он еще раз проверил закладку. Все, вроде, ясно. Главное, в храме не растеряться.
Вот владыка прошел к Горнему месту, благословил алтарь трикирием. Протодиакон толкнул Серафима к владыке. Тот подошел, держа в руках Апостол. «Ближе!» - тихо сказал владыка. – «Еще ближе! Куда мне до тебя дотягиваться?» Серафим подошел достаточно близко, и владыка положил руку на книгу. Серафим поцеловал руку и от волнения чуть не вышел Царскими вратами, но его удержали иподиаконы. Наконец он встал перед амвоном, отыскал прокимен и на возглас владыки «Мир всем!» громко отозвался: «И духови твоему!» Получилось громко, даже связки заболели. Потом Серафим залистнул книгу назад и отыскал чтение.
Читать Серафим сейчас старался как никогда. Голос, слава Богу, не подводил, хотя громкости, наверное, было больше, чем красоты. Ошибок, вроде, тоже не наделал. Главное, еще успеть, чтобы диакон успел все покадить. Но вот и конец, теперь аллилуарий. А иподиаконы уже строятся перед амвоном. Серафим зашел в алтарь южной дверью. «Северной надо», услышал он от владыки, когда подошел на Горнее место. Ладно, главное – прочитал.
Потом на Херувимской его опять отправили с рукомойником, теперь уже прямо к Царским вратам. Вот он уже и совсем иподиакон. Думалось, а вдруг владыка вот так сразу и спросит: «А ты не хочешь быть у меня иподиаконом?» Правда, надо еще в школе доучиться. Жаль, после девятого в семинарию не берут.
А хор-то как поет, не то, что наши бабушки. Жаль не взял диктофон, чтобы записать. Счастливые там, в городе прихожане, каждый раз такой хор слушают. А ведь их всего четыре человека приехало. А как, интересно, они поют, когда все собираются? Серафим представил себе огромный собор, в котором он побывал в том году.
Но вот служба подошла к завершению. Владыка вышел на проповедь, а иподиаконы вместе с пономарями сгрудились возле столика с вином. «Так, вам еще рано», - прикрикнул Виктор Сергеевич на близнецов, пытавшихся тоже подкрепиться вином.
- А тебе не рано? - улыбнулся Андрей Серафиму.
- Да это ж пономарская запивка, - ответил Серафим.
- Смотри, а то пристраститься недолго.
- Прямо уж пристраститься?
- Пристраститься, брат, можно к чему угодно, - вздохнул Андрей. – К стихарю, например. Если ты даже служить без стихаря не хочешь, так чем это тебе не страсть?
- Но в стихаре-то круче, - улыбнулся Серафим.
Андрей повернулся к нему и посмотрел прямо в глаза.
- Знаешь, - сказал он, - сколько времени я без стихаря пономарил? Больше, чем полгода.
- Полгода?
- Я уже вроде бы и службу знал, и Апостол хорошо читал, а вот не получалось. У нас же кафедральный собор, на стихари только владыка благословляет. Так вот, то владыка в отъезде был, то я что-то стал лениться. Как-то вот так не пришел на праздничную службу, так там как раз стихари выдали ребятам, которые уже после меня пришли, а я опять необлаченный остался. Я тогда еще в семинарию не поступал. Мне говорили, вот поступишь в семинарию, там тебе стихарь автоматически дадут, а я вот хотел раньше, хотел, чтобы заслужить. Стою так в алтаре на службе. Женька с Максимом рядом стоят в стихарях, а они уже при мне пришли, читают еще кое-как, а я вот в рубашке стою. Обидно. Они на вход идут, а я как пойду без облачения. В общем, чуть не плачу.
- Ну и когда тебе стихарь выдали?
- Да через неделю, на следующей же архиерейской службе. Но как я эту неделю зубами скрипел… А теперь уже смешно. Потом в семинарию поступил. Там уже и подрясник выдали. Потом в иподиаконы взяли, орарь тоже получил не сразу. Но это уже мелочи.
Андрей усмехнулся и оглядел Серафима снизу вверх
- Ну ты и вырос! Уже и меня перегнал. Смотри потолок не пробей головой.
Иподиаконы и пономари расхохотались, особенно близнецы. Но Виктор Сергеевич цыкнул на них. «Лучше бы проповедь пошли, послушали», - сказал он. – «Когда еще к вам епископ приедет».
Но вот служба закончилась. Владыка в сопровождении отца Владимира и протодиакона отправился осматривать храм и прихрамовую территорию, а иподиаконы и пономари остались в алтаре. Иподиаконам нужно было быстро собрать чемоданы и погрузить их в машину, а пономарям хоть немного прибраться, чтобы успеть в трапезную.
- Ну что, – спросил у Серафима старший иподиакон Алексей, - понравилась архиерейская служба?
- Конечно! – с восхищением сказал Серафим.
-Иподиаконом хочешь быть?
- Конечно, хочу!
- Хорошо. Тогда в следующий раз, когда приедем, дадим тебе посох, и будешь с ним перед вратами стоять всю службу.
- Всю службу?
Иподиаконы рассмеялись.
- Ну не всю, - сказал Алексей. – Пару раз надо будет выходить под амвон, на входы сходить.
- Все с этого начинают, - добавил Даниил.
Андрей, видя смущенное лицо Серафима, похлопал его по плечу..
- А что ты думал? – сказал он. – Думаешь, иподиаконом быть проще, чем пономарем? Мы когда в соборе служим, то кому-то надо и с посохом стоять, кому-то с примикирием, это подсвечник такой. А еще рипиды, это вроде опахала, только металлические.
- Знаешь, какие тяжелые, - ухмыльнулся Даниил. – Их же надо не прямо держать, а на весу. А с подсвечников воск постоянно капает. И на руки, и на ботинки, и даже на голову.
- Хорошо, если тебе, - добавил Алексей. – А то я помню, как кто-то (тут он многозначительно посмотрел на Даниила) чуть владыке за шиворот воску не налил.
Даниил посмотрел в сторону с таким видом, как будто его это вообще не касалось.
- Хорошо, что у нас владыка добрый. – сказал Андрей.
- Угу, - пробормотал Даниил. – Помнишь, как он нас разогнал?
- Помню, - ответил Андрей. – Я тогда еще пономарем был. Вы у него сначала трикирий вовремя не забрали, потом орлец не подстелили, потом еще что-то не так сделали. Вот он тогда всех заставил разоблачиться, а меня подозвал и вручил чиновник.
- Да, - сказал Даниил, - так ты и оказался в иподиаконах. Только потом тупил больше, чем мы все вместе взятые. Помнишь, как ты налил кипятка владыке в рукомойник.
- Короче, брат, не все так просто, как ты думаешь, - подвел итог Алексей. – Пошли в трапезную. А то голодными останемся.
Алексей и Даниил направились в трапезную. Серафим тоже направился к выходу, но Андрей удержал его:
- Так что у вас там с батюшкой произошло?
- Да не знаю. Замучил он меня уже. Что, ни сделаешь, все не так. За каждую мелочь ругает. То лампадки грязные, то кадило не вовремя подал, то малые накосячат, а я виноват.
- А тебе надо, чтобы он тебя по головке гладил? Вот ты представь, что он тебя постоянно будет хвалить за каждую мелочь. Молодец, Серафимушка, молодец.
Андрей провел ладонью по голове Серафима. Тот сморщился:
- Я вообще терпеть не могу, когда меня по голове гладят.
- Вот то-то.
Серафим вздохнул. Видимо, перспектива того, что его постоянно будут хвалить, ему не понравилась.
- Слушай, - сказал Андрей, - а вот как ты думаешь, если бы ты был сыном отца Владимира, как бы он с тобой обращался7
- Не знаю. Но, наверное, лучше.
- Думаешь? У нашего Даниила дед – священник. Так он его так морщит, что когда дед приезжает в семинарию, Даниил сразу неожиданно заболевает и ложится в изолятор.
Серафим рассмеялся:
- Что, правда?
- Правда. А еще правда то, что если бы не отец Сергий, его внучек бы уже давно бы вылетел за неуспеваемость. Он ему говорит: «Не хочешь учиться, Данька, я тебя на приход старшим пономарем заберу на ставку». Даниил после этого сразу хватается за учебники, и преподаватели удивляются, откуда у него вдруг знания берутся.
- Да, классный дед.
- Ну вот. Понимаешь, брат, мне кажется, хотя, может, я и ошибаюсь, но твой батюшка просто относится к тебе, как к сыну. Он хочет, чтобы ты в будущем стал продолжателем его дела. Ты уж прости его, если где перегибает палку. Наверное, он и со своим сыном так же бы поступал. А про уход из алтаря и не вздумай. Это все сам знаешь от кого искушения.
- Да нет, - сказал Серафим. – Куда мне без храма.
- Ладно, загрузил я тебя. Пойдем в трапезную, пока там все не съели.
Ребята пошли в трапезную. Мест за основным столом уже не осталось. Виктор Сергеевич сидел третьим от владыки, рядом с протодиаконом. Певчие сидели по другую руку. А для иподиаконов пришлось накрыть отдельный столик в углу. Слава Богу и на том. Владыка поднимал тосты, шутил, хор периодически под руководством отца протодиакона затягивал: «Многая лета!», но до иподиаконского столика мало что долетало. Впрочем, ели они с аппетитом, а вот владыка почти не прикасался к тарелке, из-за чего отцу Владимиру тоже приходилось терпеть. Впрочем, настроение у него от этого хуже не стало, потому что еда никуда не денется, а с владыкой вот так просто поговорить за столом получалось весьма редко.
Хорошо все-таки служба прошла, владыка доволен. И народу в радость послушать архиерейский хор, отца протодиакона, взять благословение у самого владыки. Это для городских такая служба – обыденность, а тут визит архиерея – больше, чем праздник. Отец Владимир оглядел сидящих за столом. У всех такие счастливые, даже сияющие лица. Все-таки, хороший у нас приход. Матушка как всегда бегает туда-сюда в кухню и из кухни. Артем с Илюшей взахлеб рассказывают бабушке, что они видели на службе, как брали у владыки благословение в алтаре. Дарья Петровна с Антониной Семеновной затянули народную песню по просьбе владыки. Пусть немножко не строят, зато голоса какие… Серафим сидит в углу, болтает с иподиаконами. Не подвел сегодня. Апостол никогда так хорошо не читал. Может и повзрослеет когда-нибудь, наконец.
А Серафим за иподиаконским столом развеселился. Ему не терпелось рассказать про приход, про то, как у них праздновали в этом году Пасху и Троицу, и тут же спрашивал, как проходила служба в городе.
- Ну что, будешь в семинарию поступать? – спросил Андрей.
- Подумаю, - ответил Серафим.
- Правильно. Всегда надо думать, пока время есть. А священником хочешь стать?
- Да какой из меня священник. Вот диаконом стал бы.
Иподиаконы рассмеялись.
- Ну, у нас в диаконах долго не держат. В епархии еще столько приходов неохваченных. Или если сможешь, как отец Михаил возглашать…
- Да куда мне. Но можно же просто быть диаконом?
- Можно, - сказал Андрей.
- Но не нужно, - добавил Даниил.
- Просто, брат, ничего не бывает, - сказал Алексей. – Впрочем, голос у тебя есть. Читать только учись, глядишь, может и правда, лучше будет подольше в диаконах проходить. Я бы тоже не против, но владыка уже все решил. Через неделю рукополагаюсь в диаконы, а еще через неделю в священники. Служить надо: жатвы много, делателей мало. Приезжай на рукоположение, если что.
- Да нет, - ответил Серафим. – Мне тут в алтаре надо быть. Как же батюшка без меня сам себе кадило подаст?
Ребята рассмеялись.
- Боишься? – усмехнулся Андрей.
Серафим ничего не ответил. Очень хотелось, чтобы все дальше было хорошо, как в рассказиках для воскресной школы, но Серафим даже своим неопытным умом понимал, что без искушений не обойдется. Тут все встали и затянули: «Благодарим Тя, Христе Боже наш…» Ребята тоже поднялись. После молитвы и слов благодарности гости очень быстро собрались и исчезли. Серафим отправился в алтарь, оттирать воск от пола, которого после архиерейских служб остается немерено. А люди продолжили трапезу, потому что много еще было что съесть, выпить и рассказать.
После трапезы отец Владимир зашел в алтарь.
- Вот так и надо убираться, - сказал он.
- Да, - сказал Серафим, - Меня мама уже спрашивает, чем я в алтаре занимаюсь кроме уборки. Говорит, что как ни спросишь про службу, все разговоры о том, как чистить кадило, как оттирать воск.
- А ты расскажи, как Апостол сегодня читал. Ведь можешь же.
Серафим улыбнулся.
- Ну и давай теперь без фокусов, - добавил отец Владимир.
- Ладно. Разрешите теперь идти, - сказал Серафим, сложив руки лодочкой.
- Разрешаю, - ответил отец Владимир, налагая на пономаря широкое благословение. А про себя подумал: «Проблем с ним еще будет… Впрочем, так уж и быть. Буду тащить этот двухметровый крест со всеми его прыщами и веснушками. Может, когда-нибудь он меня и сам потащит, когда буду без сил».
Тут священник взглянул в угол.
- Стихарь только свой убери аккуратно. Он тебе еще пригодится.
